 |
| Александр Невзоров |
"Черный человек", именно так назвал корреспондент беседу с этим неоднозначным, но достаточно интересным человеком. Я лично, прочитал на одном дыхании (оригинал интервью смотрите здесь).
А началась наша беседа с наезда. Узнав, что я не привез ему свою очередную книгу, Невзоров обозвал меня плохим словом.
- Как ты мог не привезти другу свою новую книгу!
- Но ты же не напомнил, Глебыч!
- Ха! Я также не напомнил, что тебе нужно дышать. Я думал, у вас, писателей это на автомате… Свинство!
В критической ситуации мозг работает быстро, и я тут же нашел решение.
- Слушай, я тут у вас купил бутылку отличного коньяка, хочешь, вместо книги подарю?
- Я вообще не пью. Даже пива и кофе! – Отрезал Невзоров и стал набивать табаком свою знаменитую трубку.
- Ты очень странный, Глебыч. Не пьешь, но зачем-то куришь. А ведь вино полезно в отличие от табака!
Scientia est potenti
- Я не пью, потому что мне не нравится измененное состояние сознания, поскольку искажается картинка, которую мне предлагают мои рецепторы.
- А зачем же ты куришь? Ведь капля никотина убивает лошадь, а хомячка разрывает на части!
- Затем, что преимуществ у курения гораздо больше, чем недостатков. Главное, не курить сигареты, чтобы не вдыхать селитру и дым от горелой бумаги. Курить нужно чистый табак. Медицине о преимуществах курения давно известно. Знаешь, что является первой диагностической приметой болезней Паркинсона и Альцгеймера? Дефицит никотиновой кислоты. Пока непонятно, как никотин из табака преобразовывается в никотиновую кислоту в организме, но известно, что у курильщиков гораздо ниже процент заболеваний Паркинсоном и Альцгеймером. А ими болеют 16% населения планеты. И это еще не все. Точно так же не очень опять-таки понятно, как никотин воздействует на синовиальную жидкость в суставах, но, по возовской статистике, среди курильщиков меньше больных артритом и артрозом.
- Однако весь мир упорно кинулся бороться с курением.
- Немудрено: мы живем в эпоху обрушения интеллекта, Никонов! Ты же сам пишешь об этом в своих книгах… Мы живем во время, когда общественный интеллект чрезвычайно и катастрофически снизился. Если бы мы сидели не в кафетерии современного Питера, а в кафе начала ХХ века и за соседним столиком увидели барышню, мы могли бы с уверенностью сказать, что она читала Гааке, Нормайера, Леба, слышала о Сеченове и Павлове и могла охотно об этом поговорить. А теперь относительно сложные тексты не доступны никому, кроме узких специалистов.
- Но ты же понимаешь, что процент этих барышень по отношению к огромному океану темной крестьянской массы был ничтожен!
- Да. Но и в двадцатые годы при советской власти издавались огромные тиражи научно-естественной литературы – практически всего, чем богат был мир. И они раскупались! Реальный потенциал интеллекта, который заключается не в чтении художественной литературы, а в знании об устройстве мира, в стремлении к сопричастности к этим знаниям, был чрезвычайно высок. Сейчас все рухнуло. Люди потеряли способность к восприятию сложных текстов.
И, кстати говоря, захлестнувшая всё и вся религиозность является одним из свидетельств этого обрушения интеллекта. Ведь человек либо знает теорию эволюции, либо он верующий. Причем знает не на уровне школьной программы, а когда он может сесть и привести тебе примеры эволюционной дивергенции и конвергенции, объяснить, что теория эволюции не заканчивается на Дарвине, а с него начинается – что есть академик Северцев, есть Шмальгаузен, есть величайшие морфологические исследования, есть работы Коштоянца, невероятные по силе и убедительности… И что теория эволюции действительно отвечает на все вопросы.
А если кого-то смущает слово «теория», он должен понять, что в науке просто выше слова нету. Словом «истина» наука не оперирует. Оно омерзительно! В науке есть предположения, то бишь гипотезы, а есть подтвержденные гипотезы, то есть теории. А там, где появляется слово «истина», тут же возникают попы… Если я встречаюсь с атеистом, который плохо знает теорию эволюции, я понимаю, насколько хрупок его атеизм. Только человек, знакомый с теорией эволюции, понимает, что для бога в этом мире места просто нет. Он просто не нужен!
Так вот, обрушение интеллекта, на которое я тут отвлекся, влечет за собой появление всяких онищенок, которые делают из курения жупел. А люди, не могущие усваивать сложное, бездумно им доверяются и бубнят о безусловном вреде курения. Просто все хорошо в меру.
- А как же знаменитые легкие курильщика, которыми всех пугают?
- Я много вскрывал людей и могу тебе сказать, что практически невозможно отличить легкие курильщика от легких человека, живущего в большом городе где-нибудь в районе Лиговки. И там, и там ты видишь узелки на бронхах, а у горожанина еще и резиновую пыль… Тысячи шин истираются о шершавый асфальт и разлетаются микронной взвесью.
- В принципе, легкие должны выгонять пыль наверх, выкашливать.
- Не хватает никаких мощностей. Наши легкие конструктивно не рассчитаны на освобождение от такой интоксикации – настолько постоянной и настолько глобальной. На «живом» покойнике, как мы называем еще не отфиксированные трупы, этого не увидишь, поскольку будут мешать различные кровянистые образования, лимфа, а вот если приготовить препарат бронхов, можно буквально скальпелем соскрести с бронхов эту самую канцерогенную и особо опасную в силу мелкодисперсности резиновую пыль.
Homo homini lupus est
- А мясо ты ешь?
- Я вегетарианец с огромным стажем, никогда, правда, этого не пропагандирующий. Поедание трупов – один из самых стойких, декларативных, демонстративных культов homo. А поскольку мне этот вид не очень нравится, все культы, которые он так тщательно пестует, мне не нравятся тоже. Это правда. Я мог бы вместо этих слов выкатить тебе какое-нибудь физиологическое объяснение о вреде мяса, но на нормальную физиологическую позицию о вреде мясоедения найдется не менее убедительная физиологическая позиция о пользе мяса. И оба этих объяснения идут ноздря в ноздрю, они примерно равноправны по убедительности.
- Есть, однако, статистические данные, что вегетарианцы живут дольше.
- Неудивительно. Мясо – слишком тяжелая пища, совсем не видовая, учитывая отсутствие у нашего вида клыков, протяженность кишечника, а также тот факт, что наш организм формировался в ту пору, когда homo не имел возможности ни поймать свежее мясо, ни даже отобрать тухлятину у других падальщиков: для этого у него не было ни технических, ни морфологических возможностей. И огня тогда еще не было. А ты прекрасно знаешь, какой эффект производят на организм 500-600 грамм сырого мяса – смертельный исход практически гарантирован.
Но, повторюсь, я не из физиологических соображений не ем мясо. Просто мясо есть культ homo, а я ненавижу всякие культы. И вообще, у меня есть некоторые разногласия с видом, к которому я принадлежу.
- Кто-то не любит негров, кто-то евреев. А ты не любишь всех!
- А за что их любить? Мне тут недавно для одной из своих книжек пришлось заниматься Гитлером. И поскольку я существо маниакальное и довольно глубоко во все внедряюсь, занимался я этим всерьез, перебрал огромное количество исследовательской и биографической литературы, чтобы обнаружить в этом персонаже все те патологии, о которых часто говорится в сочетании с фамилией Гитлер. И я не нашел ни одной! Совершенно нормальный человек. Обычный. Стандартный.
- Ну, если не считать того, что он истерик.
- Все люди с развитой лимбической системой и развитой эмоциональностью являются в той или иной степени истериками. А если мы говорим о некоторой истероидной психопатийке, то она есть едва ли не у каждого второго. Это не патология, а особенности характера. В том-то и проблема, что Гитлер – обычный человек. И, как раньше говорили про пионеров, «на его месте так поступил бы каждый».
Более того, весь ужас в том, что Гитлер – хороший человек, пример настоящего патриота. Он готов был на все ради своей родины. Не смог пережить краха и позора своей родины и покончил с собой. Это только в учебниках истории Гитлер – мрачная сволочь. На самом деле это солдат, ушедший на фронт Первой мировой добровольцем. С железным крестом за храбрость. Ослепший от русского газа, шесть километров проползший по полю наощупь с дыркой в ноге. Полгода госпиталей, медленное восстановление зрения. Снова потеря зрения из-за стресса, когда он услышал про революцию в Германии, про отречение, и решил, что надежды на возрождение Германии рухнули.
Так что на его месте и с его возможностями, а также с той идеологией, которая тогда царила в Европе, так действительно поступил бы каждый искренний патриот. Гитлер – пример патриота в его крайнем измерении. И вопрос пользы патриотизма как такового для меня закрыт. Когда мы имеем недопатриотизм, половинчатый патриотизм, декоративный патриотизм, тогда он опасности не представляет. Но когда наличествует настоящий патриотизм, это я бы отнес к одной из самых тяжких патологий.
- Причем, у нас эта патология не считается патологией, а считается доблестью.
- Если мы посмотрим историю нашего вида, то увидим, что в основе его цивилизации лежат внутривидовые и вневидовые убийства как необходимые условия организации социума. Необходимые! И совершение этих убийств считается не позором, а доблестью. И такого вида на Земле больше нет.
- Именно потому мы и покорили Землю. Нас на несколько порядков больше, чем существ любого другого вида, сравнимого с нами по массе и типу питания. Это наша планета!
- Мы не знаем, какой вид сменит нас через 50 тысяч лет. Мир, который мы создали, хрупок. Шансы на выживание у нас очень малы, если смотреть с точки зрения эволюции.
- Я думаю, мы просто передадим эстафету разума…
- Но мы ли это будем? Вот смотри… Если говорить о нашем мозге, то он является эволюционным продуктом и формировался не менее 500 миллионов лет. В этом смысле рассуждать о том, что обезьяна – наш предок, просто некорректно. Обезьяна не предок, а страница в биографии. Не понимать этого – все равно, что говорить, будто мы произошли от мамы, забывая про огромную вереницу поколений до нее. Мозг наш несет в себе все пороки этого развития от ящеров, он имеет весьма существенные недостатки, а главное, не может развиваться дальше, потому что размер черепной коробки человека пределен для родовых путей его самки. И когда я слышу от футурологов широко распространенную точку зрения, что у человека будущего будет огромная голова, я спрашиваю: а вы представляете себе размер жопы женщины будущего, через которую эта голова будет пролезать? Метра два, не меньше! А изменение тазовой области влечет за собой изменение опорно-двигательного, связочного, вестибулярного аппаратов. Это уже другие существа, не похожие на нас с тобой. А ведь строение тела определяет тип мышления.
Вообще же homo – слишком микроскопическое явление на фоне эволюции, чтобы мы могли говорить о себе, что мы – цари планеты.
- Но факт остается фактом – мы завоевали эту планету. Посмотри вокруг!
- Это временное и зыбкое преимущество, основанное на ненадежном и незакрепленном генетически качестве – каждого нового человека нужно образовывать, чтобы сделать человеком, или получится маугли. У нас довольно убогий интеллект, не многим превосходящий интеллект других млекопитающих. А все то вокруг нас, чем мы себя утешаем, вся эта цивилизация является всего-навсего внутривидовой игрой.
Мне недавно удалось достать легкие солдата, пораженного ипритом (химическим оружием, – прим.ред.), я проводил детальное вскрытие легких, бронхов, гортани и трахеи – и везде хорошо видел, что и следы поражения, и следы иммунного ответа организма необыкновенно сильны. Но как убивает иприт? Пораженные ипритом люди первое время не испытывают никакого дискомфорта. Вначале они ощущают неприятный запах, который быстро проходит в результате адаптации. А потом умирают. Так умер и этот солдат. Внутри происходила драма на клеточном уровне, шел некробиоз, а человек ничего не замечал!
Точно так же мы с тобой можем сидеть на кусках стронция-90 и весело беседовать, строить планы на будущее, а внутри уже будет твориться ад, о котором наш разум будет поставлен в известность последним.
Молодая девчонка, которая потрахалась, может лишь предполагать, что она беременна, но точно этого не знает и не ощущает. Организм просто не ставит ее об этом в известность. Почему? Потому что 500 миллионов лет назад размножение было однополым и не требовалось никакого контроля мозга за тем, что происходит.
Так что разум – это придворный дурачок при дворе эволюции, роль которого не нужно преувеличивать. Эволюция слепа и безмысленна, она берет и развивает то первое, что оказалось пригодным. Она не ждет идеального шедевра, а работает с тем, что есть, развивая уже имеющиеся свойства. Поэтому мы такой неудачный вид с огромным количеством недостатков.
- Но факт остается фактом. Никто другой эту планету не завоевал – ни дельфины, ни динозавры. Мы победители!
- Немцы тоже когда-то стояли под Москвой и могли наслаждаться моментом. А Наполеон вообще Москву взял. Но это было краткосрочным эпизодом в истории. Мы – рядовое животное, у которого есть некий набор анатомических признаков, позволивших ему сделать в течении непродолжительного времени удачную эволюционную карьеру. Вместе с тем мы знаем, что вся история нашего вида – достаточно позорна. Первая операция под наркозом произошла трагически недавно. Мозг современного человека и мозг ацтека ни структурно, ни гистологически не отличаются друг от друга. А этот ацтек верил, что если поливать растения кровью зарезанной девочки, вырастет хороший урожай. Слишком дорого заплачено за простые знания. Мы шли таким кривым, таким дерьмовым путем к нашим сегодняшним знаниям…
Современный человек берет зажигалку, зажигает огонь и не думает даже, какой мучительный путь человечество прошло до этой пластмассовой зажигалки с пьезокристаллом. Он включает свет в комнате и думает, что так будет всегда. Но все это замечательно, пока какой-нибудь шутник не выдернул вилку из розетки или пока не гавкнулась какая-нибудь АЭС. В отличие от вас, поклонников прогресса, я видел много городов, где месяцами не было электричества. Я видел, с какой легкостью эта блестящая позолота цивилизации стирается прикосновением одного пальца войны, и человек остается наедине с тем животным интеллектом, который достался ему от прошлого. Люди, привыкшие к комфорту, просто не понимают, насколько это близко! Когда у нас смеются над какими-нибудь неграми из Кении с раздутыми животами, никому и в голову не приходит, что эта картинка может быть сделана через двадцать лет на улице Москвы.
Человек – микроскопический по сравнению с эволюцией фактор. Пылинка на челе планеты, исчезновения которой никто не заметит. Мы существует по сравнению с динозаврами в 40 тысяч раз меньше. Они 160 миллионов лет назад абсолютно господствовали на планете. И где они теперь?.. Нет, для меня картина гибели человечества не является трагедией, я эволюционист и мыслю иными масштабами.
Собственно говоря, потому я и занялся физиологией, чтобы понять, отчего homo – такая мразь. Оплакивать его мне было бы странно.
- Вот и давай проследим, как ты дошел до жизни такой, что не жалеешь свой вид. Вернемся в детство, к родителям…
Ab ovo
- Моим единственным родителем был дедушка. Отца у меня не было. Нет, я не намекаю на непорочное зачатие, просто меня эта личность никогда не интересовала. Когда я работал в «600 секундах», то есть в эпоху большой популярности, выстраивалась целая очередь из желающих побыть папой, но мне было все равно, да и выдвигаемые ими версии не казались убедительными.
- А у матери не спрашивал? Обычно дети интересуются…
- С матерью у меня были всегда очень сложные отношения, и это не та тема, которую я хотел бы затрагивать.
- Когда она умерла?
- Давно. Я не был на похоронах. Не удивляйся. Это у нас семейная традиция: она не пришла на похороны к дедушке, я сказал ей, что не приду к ней. Воспитывал меня дедушка, который был реальным генералом КГБ со всякими адъютантами и прочим. Адъютанты водили меня в кино, покупали мороженое, встречали из школы, всяко развлекали. И водили на конспиративные квартиры. У них там были какие-то дела, например, попить пива с коллегами, и там всегда находилось несколько сотрудников, а меня сажали в уголке и давали подшивку журналов «Экран» или «Америка».
Там я впервые увидел попов, которые приходят сливать исповеди. Они стучали на прихожан, а с ними расплачивались талонами, с которыми они могли пойти в стол заказов обкома и получить семгу с твердокопченой колбасой. Выложив по пяти-шести наиболее интересным прихожанам информацию, они счастливые уходили за колбасой.
Причем, это не были какие-то жирные, страшные попы из анекдотов, нет! Это были такие прочувствованные прозрачные старцы. Помню, раз привезли одного такого просветленного старца из какого-то скита, к которому таскалась вся наша тогдашняя питерская богема. Ему подсовывали фотографии, сделанные оперативным образом, и он, слюнявя химический карандаш, обводил кружочками тех, кто к нему приезжал, и рассказывал, в чем тот исповедовался. К концу беседы у старца от химического карандаша были совершенно синие губы под усами, которыми он по-доброму улыбался.
Там же я видел и первую вербовку, когда заполняется информационная карта агента. Что такое эта карта? Там перечислено все-все о человеке – есть ли родственники за границей, играет ли на музыкальных инструментах, из какой среды вышел… Этот пункт меня очень смешил, потому что имел в ответах вариант «из фарцовщиков, криминальной, церковной или иной негативной среды». Напротив всех вопросов ставились циферки ответов, причем, циферки ставились в отдельную бумажку. И это хранилось в разных папках, так что если бы к постороннему попадала карточка агента, он бы ничего в ней не понял – там одни цифры. Но опытный сотрудник по листочку с цифирью мог все рассказать о человеке.
- Ты, наверное, был вредным ребенком?
- Глядя сейчас на своего сына, которому шесть лет и который очень сложный мальчик, я понимаю, каким несносным был я в детстве в силу агрессивности, эмоциональности. Это сейчас ты наблюдаешь меня в таком вот цивилизованном, обкатанном, как галька, варианте. Но, повторюсь, видя сына, я понимаю, что в ранней молодости был почти чудовищем. Зато благодаря ему я имею возможность делать интересные нейрофизиологические наблюдения.
- А ты не сбегал из дома?
- В 16 лет я удрал в монастырь… Это были «индейцы».
- Не понял.
- Ну, смотри… Брежнев. Серый Невский. Пятилетки. Обкомы, парткомы. Лужи, блядь. Тоска. Необходимость отвечать какую-то херню в школе. И где-то волшебный мир – древний, оппозиционный ко всей этой советской гадости. Сбежать туда – все равно, что к индейцам.
- Но ведь к тому времени ты уже все прекрасно знал о попах по конспиративным квартирам.
- Знал. Но проблема человека в том, что он существо долго и медленно обучаемое… Правда, из монастыря меня быстро вытурили. Это ведь был женский монастырь, а я был весьма неравнодушен по части женского пола.
- Ты бежал именно в женский монастырь? Именно поэтому?
- А там был отец Таврион, который учил иконописи. И он-то как раз весьма снисходительно относился к моим шалостям с монашками. Но меня все-таки выперли, и я на время церковный мир покинул. А потом вновь в него вернулся, поступив в семинарию.
- Если побег в женский монастырь еще можно списать на детство, то выбор профессии, это уже серьезно. Почему ты пошел учиться в духовную семинарию? И как к этому отнесся твой дед?
- Легко. В конторе, где служил дед, относились к церкви, как к своему филиалу. Поэтому он не волновался. А пошел я туда, поскольку нужно было делать в жизни какой-то выбор. А церковный мир я уже знал неплохо. Я понимал, что этот мир предоставляет неплохую возможность наряжаться, красоваться, и по наивности полагал, что человеку с традиционной сексуальной ориентацией в нем можно удержаться. Я сам видел среди черного духовенства аж целых четырех иеромонахов с традиционной сексуальной ориентацией, так что говорить, будто все они имеют ориентацию нетрадиционную, неверно. Эти монахи с традиционной ориентацией потрахивали своих духовных дочерей, справедливо выбирая тех из них, кому огласка была еще менее нужна, чем им – находящихся замужем за обеспеченными людьми и потому держащихся семьи. Так что если у вашей жены появился духовник, это серьезный повод насторожиться.
По идее, быть попом очень хорошо! Делать ничего не надо, знать почти ничего не надо. Хлеб легкий. Плюс с определенными корнями в органах госбезопасности, какие были у меня, очень легко делать карьеру. А в качестве бонуса разнообразные сексуальные радости с прихожанками, что для юноши немаловажно. Это был циничный расчет. Я же видел всю их легкую красивую жизнь, видел, что презентации фильмов о русской православной церкви, сделанных для заграницы, устраивались в высшей партийной школе с последующим банкетом. Я туда ходил на все просмотры и понимал, насколько прочно церковь спаяна с ленинградским обкомом партии.
В год моего поступления в семинарию набрали регентский класс – поповских дочек, жен, которые должны были в стенах семинарии управлять хором. Представь себе картину: на всю семинарию я один традиционной ориентации. Я пахал, как проклятый! Я ж не знал, что все эти дуры исповедуются под карандаш! И в один прекрасный день меня вызвали к инспектору семинарии и под нос всю эту кипу бросили. 32 исповеди, некоторые из которых содержали совершенно возмутительные подробности того, как, а главное где все это происходило.
После чего мне было сказано, что всему этому делу могут не давать ход, если я всерьез задумаюсь о вопросах братской любви. Мальчишка я был смазливый. И ради карьеры, ради сытого и очень эффектного существования я готов был на многое, но не на смену ориентации!
- Не любишь гомосексуалистов?
- Я не вижу ничего плохого в гомосексуализме, поскольку сексуальные предпочтения не влияют на качество личности, но физиологически для меня это было невозможно! А гомосексуалистов я жалею, понимая, что все претензии к ним носят чисто религиозный характер. В конце концов, чем гей-парад хуже крестного хода? И то, и другое суть костюмированное шествие с целью демонстрации собственной исключительности. Но так я сейчас думаю, а тогда у меня подобных мыслей не было, я просто был на это неспособен.
Знаешь, я много чего видел в церковной жизни, включая минеты в алтаре, но надеялся, что меня убережет от этого слава бабника. Однако явление оказалось столь повальным, что и слава бабника не могла меня спасти от «всеобщей мобилизации». Самому смешно, какой я был романтичный дурачок! Помню, в одной из церквей Санкт-Петербурга я спасал иподьякона – совсем мальчишечку – от похоти одного большого церковного иерарха, который бегал за мальчиком по всему алтарю. Я завел мальчика наверх на колокольню. До сих пор перед глазами стоит эта картина – была зима, там лежали кучи голубиного помета, и почему-то валялось множество мертвых голубят. И вот мальчишка этот сидит и плачет. «Чего ты рыдаешь? – Спрашиваю я, наивный дурак. – Сбежали ведь!» А он: «Испугался. Думал, придется своему владыке с иерархом изменить».
В общем, я ушел оттуда и пошел в соседнее ведомство, в «другие индейцы» – в каскадеры. Выдающимся каскадером я не стал, но меня отличали предельная глупость, безбашенность и несоблюдение элементарных правил безопасности. У нас, русских каскадеров вообще западло считалось соблюдать правила безопасности, одевать специальные несгораемые ткани под одежду, мы горели прямо в игровом, обгорали, ломались… И однажды, в очередной раз, когда я сделал себе перелом берцовой кости, двух ребер, ключицы, еще чего-то и загремел в больницу очень надолго, поступил заказ на сценарий для телевидения, поскольку через каскадерство и кино я уже был завязан с телевизионными кругами, а делать в ближайшие полтора месяца мне было все равно нечего. Так я начал писать сценарии для ленинградского телевидения – о Мравинском, еще что-то…
- Погоди, а как ты избежал армии?
- Через дедушку! Он понимал, что я не хочу туда идти. У него были огромные возможности, он пришел в военкомат, и мне сразу выписали все документы, какие надо.
- Но потом ты все-таки взял в руки оружие…
Si vis pacem, para bellum
- Да, я был наемником на пяти или шести войнах.
- Что значит был наемником?
- Был наемником, значит, получал деньги за то, что воевал.
- От кого?
- От любой из сторон, которая платила. Это выглядело примерно так. Нас, например, нанимали армяне, мы собирались в Пулково и там выяснялось, что в Ереване нет погоды. Что делать? Полетели в Баку и дрались там на азербайджанской стороне.
- То есть ты не был на войне журналистом?
- Нет, иногда я был только журналистом. Но во многих случаях удачно совмещал.
- А зачем?
- Я никогда не скрывал симпатии к деньгам, во-первых. А платили очень хорошо. А во-вторых, меня очень затянул кружок наемников – там было два десятка русских мальчиков, которые мотались по всем войнам, начиная с Сербии и кончая Приднестровьем. Это было особое братство. Никого из них уже нет в живых. Я один остался. И то только потому, что вовремя прекратил.
- В скольких войнах ты участвовал?
- Сложно подсчитать, потому что куда, например, причислить Чечню, где я был уже депутатом Госдумы и приехал снимать, но при этом Рохлин представил меня к ордену мужества перед всеми – и вовсе не за то, что я снимал. Минобороны не дало мне этот орден, потому что я штатский. С этого момента, кстати, у меня и начался конфликт с империей. Мне не нравятся империи, которые зажиливают награды! В конце концов, я не обязан ради нее подвиги совершать совсем уж даром… Так что мое участие в войнах было довольно активным. Я несколько раз был в Приднестровье, несколько раз в Карабахе, в Сербии, Чечне.
- Сколько людей ты убил?
- Я никогда на такие вопросы не отвечаю. Могу сказать только, что чаще всего проходил по снайперской категории.
- И все это повлияло на твое внезапно возникшее делание препарировать трупы?
- Да. После всего, что я видел в жизни, мне захотелось понять, что такое человек. Дело в том, что анатомия вместе с кожей снимает массу иллюзий и прекрасно объясняет эволюционную сущность этого существа. И другого пути, кроме анатомии и сравнительной анатомии в постижении человека нет.
- Кто тебя вообще пустил в анатомичку?
- Ну, если ты во время штурма Грозного начинаешь дружить с военными медиками, при этом твоя фамилия Невзоров, что открывает тебе любые двери, то итог ясен, и мой приход к начальнику Военно-медицинской академии был совершенно закономерен. Я пришел и сказал: хочу заниматься физиологией и анатомией. И меня тут же, как щенка бросили к самым свирепым и академичным профессорам, которые делали вид, что им наплевать на мою фамилию и которые терзали меня так, как не терзали, наверное, никого, пока не убедились, что я стал что-то знать и уметь. К тому же я дружил с Бехтеревой. Она меня поддерживала и протежировала. И говорила: только зубрить бессмысленно. И только резать бессмысленно. Надо зубрить и резать, резать и зубрить.
Я много зубрил. И много резал. Проводил огромное количество вскрытий, секций, работ по сравнительной анатомии. Я препарировал людей и животных, одних только лошадей отпрепарировал штук двести. И сейчас я считаюсь неплохим препаратором, который может чисто отделить стволовые структуры мозга от всего, что их окружает.
- Кстати, о Бехтеревой. Она, говорят, к концу жизни поверила в бога!
- Но надо понимать, что такое нейрофизиология. Это самая трудная наука. Нейрофизиология – это отвесная стена, и если ты не дополз до верха, падать можно только в бога. Что и произошло с Натальей Петровной.
- А ты, значит, долез до верха и стал настоящим нейрофизиологом – без всякого высшего образования?
- Втайне я успокаиваю себя тем, что Фуко, Лаплас, Тейлор тоже не были обладателями дипломов МИФИ. А великий Ампер не только физфаков не заканчивал, но даже и в школу не ходил. Вопрос самообразования. С тех пор, как изобрели письменность, не обязательно кого-то слушать, чтобы приобщиться к знаниям, можно просто читать книги. При этом перечисленные мною люди сделали для науки много больше, чем тысячи доцентов, которые вырывают друг у друга право на вторую фамилию в публикации.
А Энгельс! Будучи журналистом, он сделал для истории биологии не меньше, чем Майер или Геккель. Конечно, и у Энгельса были ошибки, но у кого их не было? Не зря говорят, что ученый состоит из своих ошибок. Надо только понимать, что ошибка в науке – великое дело. Она показывает, куда не надо идти. Мы должны быть благодарными ученым за их ошибки, потому что если бы они их не сделали, их пришлось бы делать нам. Как однажды сказал физик Паули, оценивая чью-то работу, «Ваша работа неверна, она даже не ошибочна». Сам Павлов ошибался, Шеррингтон ошибался…
- Надеюсь, ошибался и ты. Может быть, и в оценке человека ты ошибаешься?
- Нет. Война помогла мне понять, до какой степени интересная, загадочная и омерзительная тварь человек. Именно война толкнула меня на путь науки. А поскольку я всегда стараюсь во всем докопаться до глубин, за 12 лет немало преуспел. Туда же подпали и мои лошади, которых все восприняли, как простое увлечение, хотя на самом деле это было всего лишь занятие той же физиологией.
А знаешь, почему я занялся лошадьми? Меня поразил тот факт, что в начале ХХ века люди, значившие для меня так много – Людвиг Эдингер, который был лауреатом нобелевской премии, Роберто Ассаджиоли, основавший целую школу зоологии, Генрих Циглер, Александр Безредка – все они признали подлинность опытов Карла Кралля, который научил лошадь читать. Я сначала не поверил, решил эти опыты Кралля проверить и получил идентичные результаты, которые потом показал по Первому каналу в фильме «Манежное лошадиное чтение».
- Ты научил лошадь читать?
- На латыни. Только не надо думать, что это мои заслуги, я всего лишь повторил чужой эксперимент. И теперь понимаю, что ничего в этом удивительного нет. Любое млекопитающее может кодировать и декодировать любые графические символы. Человек слишком много о себе возомнил, полагая, что только он обладает способностью думать. А ведь никакой существенной разницы между мозгом человека и мозгом любого другого млекопитающего не существует, как нейроанатом тебе говорю. И это подтверждают все нейроморфологи мира! Но если мы имеем идентичную субстратность, если мы сами становимся людьми только в курсе этическо-бытовой дрессировки, задача которой – не дать развиться в человеке его подлинным природным качествам, то можно сказать, что животные ничуть не хуже нас. А мы решили, что вправе их убивать и демонстративно поедать, обозначая свое превосходство. Нет у нас никакого превосходства!
- По-моему, ты рисуешься. Всегда и везде. Твоя атрибутика, твоя трубка, страсть к антикварным вещам, к латыни, наконец… Почему ты учил лошадь писать на латыни да еще показал это в фильме? Ты хотел продемонстрировать свое демоническое превосходство над зрителем?
- А ты не знаешь латынь? Стыдно. Даже лошади знают…
Александр НИКОНОВ
